Шокирующие злоключения потерпевшего кораблекрушение экипажа «Уэджера»

В крайних южных широтах Земли, где встречаются тихий и Атлантический океаны, есть скалистая морская пропасть между Антарктидой и Южной Америкой, известная как Пролив Дрейка, где множество  судов потерпели кораблекрушения. Матросы XVIII века знали этот коридор под более зловещим названием: кладбище моряков. В так называемую эру исследований пролив Дрейка являлся самым практичным маршрутом для больших европейских судов. Обойдя Южную Америку, можно было добраться до её западного побережья. Для этого требовалось обогнуть мыс Горн. Благоразумные корабельщики избегали этого коридора.  Исключение составлял короткий период времени. Однако, 12 апреля 1741 года корабль британского Королевского флота «Уэджер» (HMS Wager) болтался в самом центре прохода Дрейка.

потерпевшие кораблекрушение

На борту «Уэджера» вахтенным офицером служил старый корабельный канонир Джон Балкли, наблюдавший за навигацией корабля в разгар сильного шторма. Небо грозное. Море вздымается огромными волнами. «Уэджер» скрипит, паруса трепещут. Видимо, воздух и океан сговорились разбить корабль вдребезги. В своё время Балкли повидал немало бурь, но и близко ничего подобного испытать не доводилось. Одна гигантская волна, самая большая, какую он когда-либо видел, проносится над кораблём и накрывает его и 160 членов экипажа ледяной водой.

«Уэджер» вошёл в проход Дрейка месяцем ранее. Эсминец сопровождали семь других кораблей Королевского флота. Все они входили в состав секретной эскадры, направлявшейся в Патагонию, что на западном побережье Южной Америки. Главная опасность плавания на запад через пролив Дрейка состоит в том, что ветры и течения неописуемо сильны, безжалостны и движутся хаотично. Осадки здесь почти постоянны. В эпоху парусных судов проход Дрейка был рискованным предприятием даже для крепкого судна, управляемого бесстрашным экипажем в спокойный сезон. Этот набор характеристик совершенно не подходил для описания «Уэджера». Его скорость и маневренность подорвались из-за потери мачты во время шторма. Капитан умер, исполняющий обязанности капитана прикован к постели, и многие из матросов смертельно больны. Судно потеряло связь с другими кораблями эскадры, безнадёжно отстав от них. А неприятности только начались.

Эсминец находился далеко от того места, где он начал свою жизнь. Первоначально корабль был построен в 1734 году для Ост-Индской компании и предназначался для перевозки специй, тканей и других экзотических товаров с Дальнего Востока в Англию. Для защиты на борт установили 28 пушек. «Уэджер» назвали в честь адмирала сэра Чарльза Уэджера, первого Лорда Адмиралтейства Британского Королевского флота. Судно поставили под командование капитана Дэнди Кидда, и первая миссия этого офицера в качестве капитана состояла в том, чтобы поддержать коммодора Джорджа Энсона в тайной миссии по захвату, преследованию и грабежу врага во имя короля Георга II.

Врагом, о котором шла речь, была испанская империя. Двумя с половиной столетиями ранее Христофор Колумб наткнулся на Америку, и впоследствии Испания утвердилась в так называемом Новом Свете. Испанцы награбили огромное количество серебра, специй, сахара и табака. Этот поток богатства привлёк ревнивое внимание британской монархии. Испания строго ограничивала торговлю других наций в Новом Свете, тем не менее, английские каперы часто контрабандой ввозили товары и рабов в этот регион. В ответ испанский флот начал патрулировать воды, заявляя о своём праве досматривать любые суда.

Во время одной из инспекций в 1731 году британский капитан торгового флота Роберт Дженкинс выразил протест против наглого вторжения. В последовавшей за этим драке клинок испанского капитана отрезал Дженкинсу левое ухо. Эта травма никого не удивила в Британии. В конце концов, контрабанда — жёсткий бизнес. Однако, восемь лет спустя, когда Великобритания искала предлог для войны, британским политикам стала политически выгодна эта несанкционированная ампутация. Легенда гласит, что сам капитан Роберт Дженкинс на парламентских слушаниях потрясал в воздухе тем самым ухом, о котором шла речь, в качестве доказательства тяжкого оскорбления короны. На самом деле нет никаких исторических доказательств того, что это правда. Несмотря на это, враждебный акт успешно сфабриковали, и последующие годы военных действий стали известны как «война за ухо Дженкинса».

Коммодор Энсон приказал захватить испанские владения на западном побережье Южной Америки. Однако, миссию перенесли из-за острой нехватки людей. Адмиралтейство приобрело несколько моряков через скандальную группу вербовщиков, где гражданских лиц под страхом смерти принуждали к военной службе. Чтобы заполнить оставшиеся вакансии, Адмиралтейство закрыло глаза на критерии трудоспособности и призвало 500 человек из «корпуса инвалидов» — запаса ветеранов армии, которые были слишком стары, ранены или немощны для дальнейшей армейской службы. Некоторые из этих людей едва могли стоять на ногах без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы ходить или управляться с такелажем на качающейся палубе. Многие из тех, кто мог передвигаться, покинули корабль ещё до того, как эскадра отправилась в путь.

Коммодор Энсон позднее писал: «Трудно представить себе более трогательную сцену, чем высадка этих несчастных ветеранов. У них было отвращение к службе…ни сила их тела, ни сила их духа никак не подходили для этой задачи…По всей вероятности, они были бы бесполезны».

Дополнительную озабоченность вызывало общее состояние кораблей Его Величества. Годы запустения и коррупции оставили Королевский флот в плачевном состоянии. Кроме того, многие суда были преобразованы из других кораблей, в том числе и «Уэджер». Это означало, что корабли не имели взаимозаменяемых частей, что делало невозможным доставку в море достаточного для ремонта количества запчастей.

Как бы то ни было, коммодору Энсону не терпелось отправиться в плавание. Он знал, что путь от Англии до пролива Дрейка займёт около пяти месяцев, и понимал, что климат мыса Горн предлагает короткое окно — с ноября по январь,- когда проход по проливу скорее чрезвычайно опасен, нежели смертелен. Но куда деться от бюрократии? Адмиралтейство изо всех сил пыталось заполучить матросов, морскую пехоту и припасы. Эскадра должна покинуть Англию в конце июня, самое позднее — в начале июля. В противном случае ни малейшей надежды на выживание не остаётся. Она вышла в море в конце сентября. К февралю секретная эскадра коммодора Энсона стояла на якоре в бухте Сент-Джулианс, естественной гавани современной Аргентины. Это была последняя остановка морских судов для ремонта и пополнения запасов перед входом в ужасный пролив Дрейка.

Штормовая переправа через Атлантику сильно потрепала корабли эскадры, и корабельные плотники проводили последние дневные часы, чиня мачты и ремонтируя оснастку. Многие из 1800 человек эскадрильи жаловались на слабость, истощение, боль в конечностях, потерю зубов, спонтанное кровотечение из кожи. Иногда и умирали. Это безошибочные симптомы дефицита витамина С, более известного как цинга. Люди относятся к тем немногим видам на Земле, которые не могут синтезировать витамин С.  Тогда ещё не знали о мощной силе цитрусовых, которая в конечном итоге принесла британским морякам прозвище «Лаймы». Среди погибших был и капитан Дэнди Кидд. Согласно некоторым описаниям его смерти, в свои последние дни капитан Кидд произнёс зловещее пророчество, согласно которому эскадра обречена на «нищету, паразитов, голод, смерть и разрушение». Правда ли это или придумано для драматического эффекта….,но как будто действительно являлось предзнаменованием.

После некоторой перетасовки офицеров лейтенант Дэвид Чип со сторожевого корабля «Трайал» был назначен исполняющим обязанности капитана «Уэджера». По сообщениям властей, находившихся на берегу залива Сент-Джулианс, всего за несколько недель до прибытия Энсона пять хорошо вооружённых испанских военных кораблей прошли через пролив Дрейка. Коммодор Энсон стремился обогнать противника в районе мыса Горн, чтобы перехватить тактическую инициативу. С этой целью 27 февраля 1741 года эскадра снялась с якоря и направилась в пролив Ле-Мэр. Энсон приказал всем кораблям обогнуть мыс Горн (будь прокляты шторма и цинга!) и встретиться у острова Нуэстра-Сеньора-де-Сокорро к западу от Южной Америки.

Когда эскадра покидала бухту Сент-Джулианс, солнце пригревало, и ветер дул в благоприятном направлении. Прекрасный день для плавания. Коммодор Энсон позже напишет: «Тогда мы не подозревали об ужасных бедствиях, которые надвигались и готовились вот-вот обрушиться на нас. Не ведали, что приближается время, когда эскадра будет разлучена, чтобы никогда больше не соединиться, и что день нашего перехода станет для большинства из нас последним радостным днём в жизни».

Они вошли в пролив Дрейка 07 марта 1741 года, направляясь на запад. В проходе Дрейка нет никаких массивов суши, только пояс бесконечного океана. Вращение Земли, потоки воздуха и воды создают непрерывную петлю запад-восток — явление, известное как Антарктическое циркумполярное течение (или течение Западных ветров). Это единственное на Земле течение, которое проходит через все меридианы. Проход Дрейка сужает поток в относительно узкое пространство, тем самым усиливая волны. Плыть на запад означает плыть против течения и ветра, что требует лавирования, медленного продвижения вперёд, устанавливая курс почти перпендикулярно встречному ветру, но с небольшим уклоном в желаемом направлении. Таким способом корабль может постепенно зигзагообразно двигаться по ветру, как при подъёме по крутому горному склону.

Антарктическое циркумполярное течение

Антарктическое циркумполярное течение

Эскадрилья двигалась по Южному зигзагу, но из-за скал идти на север было слишком опасно. Поэтому экипажи держали курс на юго-запад, медленно продвигаясь на запад и одновременно устремляясь на юг, держа курс на всё более холодные антарктические воды. Им по любому придётся повернуть на север; европейцы в то время ещё не открыли Антарктиду, но они знали, что плавание слишком далеко на юг на этой широте означает столкновение со скалистыми отмелями, айсбергами и смертельным холодом. Энсон подсчитал, что в условиях экстремального лавирования на обход мыса Горн уйдёт около семи недель.

В сильных осадках и бурных морях корабли эскадры рассеивались, лишь изредка видимые друг другу. Огромные холодные волны захлёстывали палубы кораблей. Корпуса стонали и вздымались. Члены экипажа страдали не меньше. Внезапные толчки заставляли матросов скользить и кувыркаться, некоторые из них падали за борт без надежды на спасение. Офицеры как можно чаще пользовались астрономическим прибором, называемым октантом—предшественником секстанта, для определения своего местоположения. Однако, корректный расчёт на таких экстремальных широтах требовал бы чёткого обзора небесных тел, устойчивой платформы и хронометра, более точного, чем любой из существовавших в то время. Поэтому люди полагались в основном на оценку своего положения, основанную на скорости, времени и ранее оценённом положении. Этот неточный метод привёл к увеличению ошибок и снижению надёжности позиционных данных.

На борту «Уэджера», после нескольких недель несносной погоды, офицеры приняли решение — изменили курс на север. Пройдя совсем немного, они услышали вдалеке пушечные выстрелы — предупреждение с другого корабля эскадры о том, что впереди замечены смертоносные скалы. Казалось, эскадра прошла только половину пути от мыса. Удручённая команда снова развернула судно и продолжила путь на юг. Ближе к Антарктике мороз начал кусаться. На переоборудованном грузовом судне не было подходящего такелажа для плавания против ветра, что усугубилось, когда одна из вспомогательных мачт корабля прогнулась. Лишь у некоторых матросов хватало здоровья для управления покрытым льдом такелажем. Экипаж едва удерживал курс на юго — запад. Сам капитан Чип был прикован к постели то ли вирусом, то ли цингой. Снабженцы опасно отставали от «Уэджера».

1 мая 1741 года, спустя немногим более двух месяцев после выхода из бухты Сент-Джулианс, офицеры корабля вновь пришли к выводу, что они достаточно продвинулись на запад. Всего в нескольких градусах к северу от Полярного круга они изменили курс на северо — запад. Корабельный канонир Джон Балкли, считавшийся среди команды самым способным моряком, оценил состояние «Уэджера», когда тот, пошатываясь, двинулся на север. Балкли не был уверен, что они смогут прибыть на условленную встречу с коммодором Энсоном на острове Сокорро. Кроме того, провизия и пресная вода на корабле кончались. Балкли предложил капитану Чипу альтернативный план: остров Хуан — Фернандес. Он был безопаснее и доступнее, и там экипаж мог починить корабль и пополнить запасы, прежде чем отправиться на поиски эскадрильи в Сокорро. Чип не согласился и приказал сбитому с толку экипажу держать курс в направлении Сокорро. Продовольствие следовало экономить, и капитан ввёл рацион. Чтобы предотвратить мятеж голодной, измученной цингой команды, он приказал своим офицерам носить пистолеты. Через тринадцать дней после разворота «Уэджера» на северо-запад, в рассветный час корабль шёл вдоль западного побережья Южной Америки.

Вдруг корабельному плотнику Джону Камминсу показалось, что он заметил на западе нечто неожиданное: землю. Но видимость была ужасной, а его товарищ лейтенант Бейнс заверил, что земля находится по другую сторону мыса Горн, на востоке, а на Западе нет ничего, кроме пустого океана на тысячи миль вперёд. Однако позже в тот же день корабельный канонир Балкли тоже заметил скалистую береговую линию. Она располагалась на западе, как и утверждал Камминс. Корабль направлялся прямиком туда. Очевидно, ночью корабль сдрейфовал в большой, не нанесённый на карту залив на западном побережье Южной Америки. Один из немногих здоровых матросов резко повернул штурвал вправо, а остальные не переставали бороться с искалеченным такелажем, пытаясь при порывистом штормовом ветре переориентировать паруса. «Уэджер» начал медленно отворачивать от камней. Капитан Чип уже оправился от болезни, но в суматохе и шуме палуба накренилась, капитан потерял равновесие, тяжело упал на ступеньку трапа и вывихнул плечо.

Эти усилия продолжались до самого заката. Плотный покров облаков закрывал небо и Луну, пряча от взора нависающий берег. Люди изменили курс корабля, но невозможно было понять, как далеко они повернули. Порывы ветра волновали океан и толкали судно сквозь холодную тьму. Тяжёлые капли дождя застучали по палубе. Корабль, полный больных новобранцев, слепо шатался по извивающимся морям. Примерно в 4.30 утра раздался оглушительный грохот, от которого усталый «Уэджер» затрясся. Он на что-то наткнулся. Это продолжалось лишь мгновение, спустя которое его накрыла волна. Капитан Чип приказал лейтенанту Бейнсу бросить якорь. Прежде, чем тот подчинился, корпус крейсера содрогнулся от нового удара, на этот раз гораздо более сильного. Груды тяжёлых предметов в трюмах сдвинулись с места и рухнули, пробив дыры в корпусе. Из моря хлынула вода. Раздались вопли протеста. Руль был сломан. Наконец, содрогнувшись, корабль остановился, вклинившись в щель между двумя скалистыми выступами.

пролив Дрейка

Приблизительный путь,»Уэджера»

Мичман Джон Байрон писал:

«Все, кто мог ещё шевелиться, были уже на квартердеке. Остальные не показывались на палубе уже более двух месяцев. Несколько несчастных, находившихся в последней стадии цинги и не имевших возможности вылезти из гамаков, сразу же утонули».

Как только стало ясно, что корабль застрял и наполняется водой, капитан Чип приказал срубить оставшиеся мачты, чтобы ветер не разнёс корабль на куски. Больше ничего не оставалось, как ждать ночи. На рассвете, когда показался скалистый берег, Чип приказал помощнику капитана Джону Сноу высадиться, произвести разведку и немедленно вернуться. Корабль его Величества был полностью обездвижен, но он был оснащён четырьмя меньшими судами, предназначенными для различных операций между кораблями и берегом: плоскодонной баржей для плавания на мелководье, катером и яликом для небольших групп и баркасом для гораздо более крупных экспедиций.

Сноу отправился на барже вместе с небольшой группой, но решил не возвращаться и остаться на берегу, к великому негодованию оставшейся команды. Чип приказал лейтенанту Бейнсу отправиться следом на яле, забрать баржу и лично вернуться с оценкой обстановки. Бэйнс послушно удалился, но ни он, ни баржа не вернулись. Вместо себя лейтенант послал одного матроса с новостями о положении на суше. Капитан Чип пришёл в ярость из-за неподчинения приказу. Другие офицеры убедили его сойти на берег вместе с членами экипажа, которые разместятся на десантном судне. Тем, кому не хватит места, придётся еще немного задержаться на месте кораблекрушения.

На берегу моряки обнаружили намёк на цивилизацию: маленькую рукотворную хижину, единственное надёжное убежище в обозримой Вселенной. В тот первый унылый день капитан Чип объявил хижину своей собственностью, в то время как остальные выжившие собрали дрова, развели костёр, раздобыли на ужин немного дикого сельдерея и собрались под большими деревьями. Хоть какое-то укрытие. К утру трое мужчин умерли.

потерпевшие кораблекрушение

В последующие дни офицеры организовали поиск дополнительных запасов провизии и людей с «Уэджера». Некоторые из оставшихся на месте крушения моряков, найдя и присвоив корабельный запас спиртного, решили остаться на борту, по их мнению, больше не связанные долгом с капитаном. В конце концов, гибель корабля означала, что зарплаты им не видать. Вдрызг пьяные, несогласные грабили каюты командного состава, появляясь с оружием в руках, задрапированные в офицерские кружева и наряды для особых случаев. На берегу мичману по имени Кэмпбелл было приказано вернуться на место кораблекрушения с запасом провизии, и позднее он записал в своем дневнике: «Я отправился туда, но застал всех в таком состоянии, какое ни представить, ни описать нельзя. Это нужно видеть. Одни пели псалмы, другие дрались, третьи ругались, а остальные валялись пьяные на палубе».

Океан разбушевался сильнее, и казалось, что корабль вот-вот распадётся на куски. Офицеры на берегу заметили, что один из немногих оставшихся на корабле, боцман Джон Кинг, подаёт сигнал о спасении. Но у маленьких судёнышек шансов в таком разгневанном море не оставалось, так что Кингу придётся подождать. Когда возмущённый боцман понял, что никто не кинулся на спасение, он направил одну из пушек «Уэджера» на берег и выстрелил. Свист пролетевшего пушечного ядра разорвал воздух прямо над капитанской хижиной. Кинг выстрелил во второй раз, снова едва не задев капитанское убежище.

Как только погода позволила, боцман, наконец, ступил на сушу, одетый в промокший кружевной костюм. Капитан Чип его ждал. Он ударил Кинга тростью, проклиная непокорного боцмана как «разбойника и негодяя». Кинг упал ничком на песок, а его товарищи по команде настороженно наблюдали. Кинг увидел в другой руке капитана взведённый пистолет и распахнул воротник своей яркой блузы, чтобы обнажить грудь и принять неизбежное. «Вы заслуживаете расстрела», — сказал капитан. Но он этого не сделал.

В конце концов, 140 выживших выбрались на берег. Остро нуждаясь в пище, когда позволяла погода, солдаты гребли к месту крушения, чтобы поживиться хоть чем-то с «Уэджера» под бдительным оком офицеров. На поверхности плавали бочки с провизией и десятки раздутых трупов. Капитан приказал, чтобы все найденные припасы хранились в палатке, примыкающей к его хижине, и ввёл режим строгого нормирования. Вскоре в палатке появились штабеля бочек с сухарями, говядиной, свининой, горохом, овсянкой, мукой, бренди, вином и ромом, а также порохом и боеприпасами. Капитан ввёл строгий, скудный рацион и попросил лейтенанта Гамильтона из морской пехоты выставить часовых снаружи палатки, дабы предотвратить воровство. Морские пехотинцы не находились под непосредственным командованием капитана корабля. Лейтенант Гамильтон докладывал капитану морской пехоты Пембертону, но ожидалось, что сухопутные и морские подразделения будут сотрудничать.

С наступлением зимы вокруг капитанской хижины постепенно раскинулся покосившийся лагерь из самодельных палаток, где можно было укрыться от непрекращающегося дождя и снега. Некоторые из относительно здоровых мужчин исследовали местность вокруг лагеря, решив, что судьба забросила их на маленький, необитаемый, болотистый остров у западного берега Южной Америки. Растительность скудная, животных мало из-за неблагоприятных условий. Мужчины окрестили землю  «остров Уэнджер». А холм к северу от лагеря именовали «Горой страданий». Выжившие жевали дикий сельдерей и ели маленьких моллюсков, очищенных от камней. По поводу многодневного сбора моллюсков мичман Байрон писал: «… это рытье берега становилось чрезвычайно жутким для тех, кто был способен хоть немного чувствовать. Рядом плавали тела утопленников….отвратительное зрелище…Когда других съестных припасов не нашлось, один парень подобрал печень утопленника (тело которого было разорвано на куски силой, с которой море швырнуло его между скал) и с трудом удержался от того, чтобы не съесть её сразу же сырой».

Часто по утрам люди просыпались и обнаруживали, что кто-то из них умер. Выжившие стреляли и пожирали ворон, которые клевали мёртвых. Некоторые просто исчезали, вероятно, садились на плоты и гребли к материку. Алкоголя хватало, поэтому опьянение стало обычным явлением. Кражи еды и спиртного из палатки-хранилища случались часто, поскольку истощённые, утомлённые, голодные стражники легко поддавались подкупу. Именно в таком мрачном состоянии, через неделю после гибели корабля, высадившиеся на берег англичане впервые вступили в контакт с местным населением.

Туземцы, которых англичане называли «индейцами» и «дикарями», появились вдали на трёх каноэ. Несмотря на холод, на них было мало одежды. Байрон описывал их одеяние как «ничего, кроме куска какой-то звериной шкуры на талии и чего-то, сотканного из перьев на плечах». Туземцы были сравнительно невысокого роста, с длинными чёрными волосами, оливковой кожей и поразительными мышцами. Поначалу они с опаской смотрели на высоких, бледных, измождённых чужаков, но европейцы возбудили их любопытство, предложив незнакомые технические чудеса, такие как тюки тонкой ткани, предметы одежды и — самое странное-«зеркало».

Гардемарин Байрон писал:

«Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли уговорить их отбросить свои страхи и приблизиться к нам. В итоге, они приняли знаки дружбы и подарки, и позволили проводить себя к капитану. Тот также немного одарил аборигенов. Новизна их очень впечатлила, особенно зеркало. Созерцатель не мог понять, что это его собственное лицо. Ему казалось, что кто-то стоит за зеркалом, и он пытался заглянуть за него и посмотреть».

Общаясь жестами, туземцы согласились обменять немного еды — небольшой запас моллюсков. Через некоторое время они вернулись, предложив трёх овец и двух собак, которых англичане с радостью приняли, немедленно зажарили и съели. Время от времени на острове появлялись группы туземцев. Со временем они основали небольшое поселение со своими вигвамами из тюленьей кожи, в которых жили десятки мужчин, женщин и детей. Мужчины охотились, а женщины совершали длительные погружения в океан за «морскими яйцами» (вероятно, морскими ежами). Но эти семьи не задержались надолго; потерпевшие кораблекрушение месяцами не видели женщин, и из-за возникшего нежелательного внимания местные жители решили эвакуироваться, прежде чем английские моряки станут проблемой. Погода продолжала ухудшаться. Около 100 человек выжили.

Гардемарин Байрон писал об одном грустном случае:

«Я построил хижину, достаточно большую для себя и бедной индейской собаки, которую нашёл в лесу. При низкой воде она сама бродила по берегу и добывала лимоны. Это существо так привязалось ко мне и стало таким верным, что не позволяло никому приблизиться к хижине. Однажды, когда я сидел в своём жилище с моей верной и преданной индейской собакой, группа людей пришла ко мне и сказала, что либо они съедят это существо, либо умрут с голоду. Хотя их просьба была настоятельной, я не мог не прибегнуть к некоторым аргументам в попытке отговорить их от убийства. Не слушая никаких доводов, они силой увели собаку и убили. Полагая, что у меня, по меньшей мере, такое же право на долю, как и у остальных, я принял участие в трапезе. Через три недели после этого голод одолел, и я с удовольствием съел бы лапы и шкуру. Вспомнив место, где убили пса, я нашёл их отброшенными в сторону и сгнившими».

Среди хронического голода и опьянения, без какой-либо надежды на близкое избавление и без плана действий, ропот дезертирства и мятежа иногда перерастал в действия. Десять моряков тихо поставили полбочки взрывчатого пороха прямо перед капитанской хижиной. Чип сидел внутри, не подозревая о предательстве. Однако, прежде чем они зажгли его, один из моряков потерял самообладание, и все десять сбежали без всякого насилия.

Несколько дней спустя, 10 июня 1741 года, под проливным дождём капитан Чип беседовал в своей хижине с лейтенантом морской пехоты Гамильтоном, когда снаружи послышался пистолетный выстрел и крики. Лейтенант выскочил наружу с криком: «Мятеж!» Капитан вышел под холодный ливень, держа в руке пистолет со взведённым курком. «Где же злодей?» — крикнул он, и тут же заметил мичмана по имени Коузенс «с лицом и жестами, выражающими ярость», со слов одного из очевидцев. Мичман Коузенс был хорошо известен капитану Чипу. С тех пор как команда оказалась на острове Уэджер, Мистера Коузенса несколько раз наказывали: за пьянство, грубую брань, драку с корабельным врачом и мятеж. Не говоря больше ни слова, капитан поднял пистолет и выстрелил мичману Коузенсу прямо в лицо.

выжившие при кораблекрушении

Козенс упал на землю с выражением шока и недоумения, кровь хлынула из раны под его правым глазом. Как только наблюдавшие пришли в себя, несколько человек подхватили его и понесли к палатке, а остальные зашептались между собой. Капитан Чип вернулся к себе. Лейтенант Гамильтон вызвал морских офицеров в капитанскую хижину, и там капитан встретил их с пистолетом в руке. «Сэр, — обратился гардемарин Байрон к капитану, — вы видите, что мы безоружны». Капитан церемонно опустил пистолет. «Я вижу, и послал за вами только для того, чтобы вы знали, что я все ещё ваш командир, — сказал он. — Пусть каждый идёт в свою палатку». Офицеры выполнили приказ.

Тем временем, узнав о ранении Козенса, хирург отказался от лечения раны, сославшись на недавнюю драку с мичманом. Ассистент хирурга перевязал рану и извлёк пулю самостоятельно, без осложнений. Казалось, что Козенс выживет. Кто-то попросил разрешения перенести Козенса из палатки для больных под открытым небом, которая представляла собой всего лишь мокрый брезент, натянутый на кусты, в палатку для выздоравливающих. «Нет, — ответил капитан Чип, — негодяй останется здесь».

Свидетельства очевидцев позже покажут, что гардемарин Коузенс не произвёл того выстрела, который навёл Чипа и Гамильтона на мысль о готовящемся восстании. Выстрел был сделан из пистолета корабельного казначея Томаса Харви, который целился в Коузенса после гневной стычки по поводу распределения пайков. Мистер Коузенс уцелел только потому, что Джон Янг, корабельный бондарь, успел выбить пистолет у Харви как раз перед самым выстрелом. Козенс был виновен только в том, что замёрз, оголодал, чуть не погиб и, возможно, был пьян. Но он не совершил ничего, что могло бы привести к мятежу. Тем не менее, по приказу капитана мужчина целыми днями лежал на холодном полу больничной палатки. Через две недели мичман Козенс умер.

Джон Янг писал:

«Товарищи похоронили его со всеми причитающимися формальностями, которые допускала ситуация. На похоронах не было пролито ни одной слезы, ибо слёзы лишь изредка вырывались из глаз моряков. Однако, несколько обиженных речей сорвалось с языков, и похороны увенчались скандалом. Среди прочего было сказано, что хотя покойный не был святым, этого недостаточно для его убийства; что он никогда не появлялся с оружием в руках с тех пор, как сошёл на берег; и что прострелить человеку голову на основании простой догадки, без всякого разбирательства или судебного процесса, являлось хуже непредумышленного убийства».

Тем временем, с борта «Уэджера» извлекли новое сокровище: баркас. Это было непросто. Баркас был вместительный, открытое судно приблизительно 37 футов (11,3 метра) длиной. Он был пригоден только для прогулок, однако плотник Джон Камминс разработал план расширения и модернизации баркаса в шхуну — двухмачтовую парусную лодку, более подходящую для путешествий по открытому океану. Ему удалось вытащить из-под обломков бо́льшую часть инструментов, обломки «Уэджера» тоже пошли в ход. Под порывистым ветром и прерывистым градом плотник Камминс и его команда перевернули лодку на подставки, распилили её корпус поперек и начали прокладывать новую секцию в центре, удлиняя корпус почти до 50 футов (15,2 метра). Потребовались бы месяцы, чтобы завершить модернизацию, но это того стоило: плотник предсказал, что в итоге лодка сможет выдержать до 80 человек.

Капитан Чип страстно желал, чтобы плотник достроил шхуну. Он намеревался повести свою команду на север, каким-то образом догнать коммодора Энсона и присоединиться к продолжающемуся бою. По его мнению, пытаться сделать меньшее – это нарушение субординации. Корабельный канонир Джон Балкли счёл идею абсурдной. Оно и понятно. Шхуна хрупкая, без каких-либо наступательных возможностей. Плывя на север, он рисковал столкнуться с патрулирующим испанским военным кораблём, что означало бы для кого-то верную смерть, а для остальных — тюремное заключение и пытки. Вместо этого Балкли намеревался отплыть на юг, откуда они прибыли, используя шхуну в качестве спасательной шлюпки, чтобы добраться до контролируемой португальцами Бразилии, а затем и в Англию. По его мнению, пытаться сделать бо́льшее было чистым самоубийством.

капитан потерпевшего крушения корабля

Портрет капитана Чипа. Работа художника сэра Джошуа Рейнолдса

4 августа 1741 года, почти через три месяца после того, как «Уэйджер» разбился о скалы, плотник Камминс прервал работу над лодкой. Вместе с канониром Балкли они направились в капитанскую хижину. У Балкли был документ, который он прочёл капитану вслух: «Мы, нижеподписавшиеся, по зрелом размышлении решили, что для нас это шанс на счастливое избавление. Думаем, что это лучший, самый надёжный и самый безопасный способ сохранить жизни людей и доставить их в Англию через Магелланов пролив». Число подписей свидетельствовало о широкой поддержке плана Балкли, причём письмо было подписано большинством морских офицеров, а также капитаном морской пехоты Пембертоном, двумя его лейтенантами и многими моряками.

Магелланов пролив, упомянутый в обращении, — маршрут, впервые открытый европейцами, когда португальский исследователь Фердинанд Магеллан совершил плавание в 1520 году. Это был более короткий и, возможно, менее опасный южный маршрут по сравнению с проливом Дрейка, но и здесь хватало трудностей: узкие каналы, непредсказуемые течения и сильные ветры. Но Балкли — опытный моряк — был уверен, что модифицированный баркас лучше справится с капризным Магеллановым проливом, чем с откровенно убийственным темпераментом Дрейка.

Капитан Чип не сразу ответил на импровизированный документ с комментариями. Напряжённая дискуссия затянулась на несколько дней. Офицеры постепенно пришли к выводу, что капитан не отступил от своего плана отплыть на баркасе на север в поисках эскадры. Капитан Чип даже фантазировал вслух, что они могли бы перехватить и конфисковать вражеский корабль по пути. «Мы всегда слушались вас, — сказал Балкли капитану, выражая как своё мнение, так и других офицеров, — и готовы поддерживать вашу власть до тех пор, пока она служит общему благу».

Поначалу большинство больных и голодающих моряков и морских пехотинцев поддержали план канонира Балкли отплыть на юг. Возможно, по пути они найдут более сытную пищу, чем паста из морских водорослей и муки, которая стала основным продуктом. Вероятно, некоторые из них действительно выживут. Но дни шли, и большинство начало склоняться к плану капитана. Размышляя над необъяснимыми переменами в сердцах моряков, Балкли обнаружил, что казначей Харви — офицер, отвечавший за распределение продовольствия и припасов, — раздавал солидную дополнительную порцию рома и бренди любому, кто соглашался встать на сторону капитана.

Балкли возмутился предательством мятежников, как он их называл. Между двумя фракциями образовалась глубокая трещина. Балкли решил переубедить капитана и заручиться его поддержкой в плане отплытия на юг, что положило бы конец всё более напряженным спорам. Плотник Камминс подытожил в своём дневнике: «В этот день произошло четыре сильных землетрясения, три из которых были очень страшными». Это художественная метафора. В пятницу, 28 августа 1741 года, офицеры собрались в хижине капитана Чипа для совещания. Каждый из них был вооружён огнестрельным оружием. В середине этой встречи канонир Балкли достал новый документ и зачитал его капитану:

«Несмотря на то, что после общего совещания было решено выдвинуться через Магелланов пролив к побережью Бразилии на пути домой, люди разделились на группы. Ни к чему хорошему это не приведёт. Мы зашли в тупик. Склады подвергаются грабежам. Поэтому, чтобы покончить с враждебностью и будущими её последствиями, мы единодушно согласились действовать так, как было сказано выше».

Затем Балкли попросил капитана подписать документ, чтобы заручиться его поддержкой плана движения на юг. Экземпляр этого документа, принадлежавший Балкли, был лишь одним из нескольких. Он изготовил копии для всех офицеров. Это новое послание и его копии были составлены по предложению лейтенанта Бейнса, который до тех пор был верен капитану. Бейнс также предложил в случае отказа капитана арестовать его за убийство мистера Коузенса. Но, несмотря на свою прежнюю дерзость, Бейнс молчал, пока Балкли зачитывал документ. Капитан взорвался, отказываясь что-либо подписывать или даже отвечать. Что касается молчания Бейнса, то позже Балкли напишет: «Мы считали лейтенанта решительным джентльменом, но слова и поступки людей не всегда совпадают».

Морские офицеры, за исключением капитана и лейтенанта Бейнса, выскочили из хижины Чипа и направились через лагерь прямо к капитану морской пехоты Пембертону. Они просили Пембертона присягнуть им в их плане отстранения капитана Чипа от командования. Капитан Пембертон, стоя перед толпой, ответил, что он будет стоять за них ценой своей жизни. Трижды в толпе раздались возгласы «За Англию!» Капитан Чип распахнул дверцы своей хижины и потребовал пояснить, что за шум. Когда ему дали понять, что офицеры намереваются отстранить его от командования, он крикнул толпе: «И кто же из вас примет командование?» И дальше к лейтенанту Бейнсу: «Я так полагаю, это вы, сэр?»

Бейнс побледнел: «Нет, сэр». Толпа голодающих, потерпевших кораблекрушение моряков почуяла мятеж. Поднялся крик и беспорядок. Некоторые мужчины заряжали свои мушкеты, а другие начали выдвигать требования относительно распределения провизии. Среди всеобщего шума капитан мелодраматично отбросил пистолет в сторону и крикнул, перекрывая шум: «В чём ваша проблема? Во имя Господа, я готов решить её и отправиться с вами на юг, коль вы этого хотите». Этой большой  уступкой и согласием увеличить ежедневную норму выпивки капитан успокоил толпу. На следующий день около пятидесяти туземцев прибыли на каноэ, но, увидев взволнованных англичан, отказались торговаться и немедленно отбыли.

Мужчины начали готовиться к возвращению домой. Капитан Чип приказал команде вести баржу на юг вдоль побережья, разведывая путь к Магелланову проливу. Балкли понимал, что шхуне потребуется много пресной воды для плавания. Он заявил о своем намерении сбросить в море несколько бочек пороха, чтобы контейнеры можно было переоборудовать для хранения воды. Ответ капитана привёл его в замешательство: «Я не желаю, чтобы вы уничтожали что-то без моего приказа!» Без дополнительного запаса пресной воды долгое путешествие в Бразилию было невозможно, но капитан категорически отказался расстаться с запалом.

Утром 9 сентября капитан спал в своей хижине, когда его разбудили чьи-то руки, грубо схватившие его за плечи. Один из незваных гостей отобрал у него пистолет, а другой связал ему руки. «В чём дело?- потребовал Чип, — где мои офицеры?» Капитан, Канонир, плотник и Боцман вошли внутрь. «Господа, — сказал капитан, — вы осознаёте, что вы сделали и что собираетесь сделать?» «Да, сэр, — ответил один из них, — капитан Пембертон потребовал взять вас в плен после смерти мистера Коузенса. Поскольку мы подданные Великобритании, мы обязаны доставить вас в Англию».

«Господа, — сказал Чип, — капитан Пембертон не имеет ко мне никакого отношения. Я по — прежнему ваш командир». Но у него были связаны руки. Хотя Пембертон действительно просил их арестовать капитана, убийство было удобным предлогом. Собравшись, все согласились, что капитан Чип всё ещё втайне намеревается отплыть на шхуне на север, чтобы найти коммодора Энсона, о чём свидетельствовал его отказ расстаться с порохом. По их мнению, ему было плевать на жизни экипажа, поэтому капитану больше нельзя доверять.

Через четыре дня после ареста капитана, то есть через пять месяцев после кораблекрушения, оставшиеся в живых окрестили построенную шхуну «Спидвелл». Мужчины загрузили в её маленький трюм скромные запасы провизии, включая бочонки с порохом, переделанные под пресную воду. Капитан Чип настаивал на том, чтобы его расстреляли, нежели увезли пленным, или оставили здесь. Остальные охотно согласились. Для них было лучше, чтобы капитан сгинул на острове, чем позволить ему остаться в живых и выдвинуть обвинения в мятеже по возвращении в Англии. Хирург Эллиот предпочёл остаться с капитаном, как и лейтенант морской пехоты Гамильтон и ещё несколько человек. Отбывающий контингент выделил часть провизии для своих соотечественников вместе с маленьким яликом, чтобы у капитана был какой-то водный транспорт, что бы он ни решил дальше.

Один из офицеров (скорее всего, Балкли) написал краткую конституцию для путешествия «Спидвелла» домой. В ней обосновывалось решение об аресте и оставлении на острове Чипа, а также был введён ряд статей, запрещающих насилие; предусматривалось справедливое разделение провизии, будь то имеющаяся либо добытая в будущем. К полудню покидающие остров моряки втиснулись в три спасательных судна: пятьдесят девять на «Спидвелл», двенадцать на катер и десять на баржу и отплыли на юг.

потерпевшие кораблекрушение

Корабельный канонир Балкли писал: «Это был последний раз, когда я видел несчастного капитана Чипа…Нужно отдать должное его характеру и признать, что он был джентльменом, обладающим многими добродетелями, а также отличным моряком. Что касается храбрости, ни один человек не имел большей её доли. Даже будучи пленником, он сохранял достоинство командира».

Не прошло и суток, как началась потеря людей. Офицеры на «Спидвелле» поняли, что их запасов парусины недостаточно для подобного предприятия, и послали девять человек на барже обратно на остров за запасным материалом. Вскоре один из пассажиров баржи, мичман Джон Байрон, вернулся на «Спидвелл», который стоял у берега на якоре, и сообщил канониру Балкли, что остальные изменили своё решение и остались с капитаном. Потеря баржи значила много, ведь на ней можно доставлять пищу и воду с берега, но у «Спидвелла» все ещё был катер. 72 человека продолжили свой путь из бухты на оставшихся двух судах.

Неделями подряд моряки осторожно вели «Спидвелл» на юго-восток по бурным морям и узким каменистым каналам. Люди на катере буквально ощупью продвигались вперёд, часто измеряя глубину воды, дабы шхуна не села на мель. Каждый вечер суда становились на якорь, и катер доставлял людей на берег охотиться на диких гусей, добывать моллюсков и собирать питьевую воду. Тесная жилая зона превратилась в вонючее болото телесных запахов. Один человек писал: «Пары́ наших тел и грязная мокрая одежда заражают воздух». Другой описал: «Зловоние мокрых мужских плащей делает воздух, которым мы дышим, тошнотворным».

Несмотря на дискомфорт, путешествие казалось в целом приемлемым. Однако 3 ноября парус катера разорвало сильным шквалом. С управлением не справились. Маленькое судёнышко унесло ветром, и оно скрылось из виду. Потеря катера сделала почти невозможным добывание свежей пищи. Несколько голодных дней не оставили у людей мотивации жить. И тут произошло чудо: катер появился снова. Его команда из одиннадцати человек подплыла к борту и привязала своё судно к «Спидвеллу», к великому облегчению всех присутствующих. Всю ночь ветер выл и метался. Катер вырвался на свободу, исчезнув в скалах и темноте. На этот раз навсегда.

Несколько дней спустя, согласно дневнику канонира Балкли, десять человек попросились высадиться на берег. Вряд ли они понимали, что их шансы выжить – ничтожны. Но их мольбу удовлетворили. 60 оставшихся на борту человек вошли в Магелланов пролив. «Мы ожидали, что вот-вот волна поглотит нас, и мы пойдём на дно вместе с лодкой, — писал Балкли, — Нас окружали скалы практически на расстоянии вытянутой руки. Ветер сбивал с ног». В редкую тихую погоду несколько членов экипажа отплывали на берег в поисках пищи. Однажды они встретили туземцев и обменяли пару английских брюк на собаку. В другой раз морской пехотинец добыл крупного тюленя. Но это капля в море для шестидесяти желудков. По мере того как «Спидвелл» медленно продвигался по скалистым лабиринтам каналов, люди начали умирать от голода.

Корабельный бондарь Джон Янг писал:

«Люди были не в себе. Они шутили, безудержно смеялись и разыгрывали друг друга, как будто действительно им было весело. В таком состоянии они и умирали. Те из нас, кто выжил, почти завидовали покойным. Те освободились от страданий, от отвращения даже к самим себе из-за зловония и паразитов, больше не мучились от голода и жажды, хватаясь за самые тошнотворные вещи, которые могли хоть как-то утолить ярость этих человеческих потребностей. Разве смерть не была избавлением?»

Безнадёжно заблудившись, выжившие развернулись и направились назад в пролив, чтобы восстановить ориентиры. На это ушло полторы недели. Они добились хорошего прогресса, хотя корабль дважды едва избежал гибели. «Спидвелл» вышел из Магелланова пролива в Атлантический океан в начале декабря 1741 года. Те, кто выжил, были обязаны жизнью канониру Балкли и его искусной навигации. Команда встала на якорь у острова тюленей (Seal Island), который, верный своему названию, был переполнен верещащими «морскими псами». Англичане пополнили запасы провизии и снова отправились в путь.

Через несколько дней тюленье мясо начало разлагаться, насыщая воздух зловонием смерти, но гниющее мясо оставалось единственной пищей. Запасы пресной воды также быстро истощались. «Невозможно представить более жалкого зрелища, — писал Балкли, — нас не больше пятнадцати здоровых (если можно назвать здоровыми людей, которые едва способны ползать). В отчаянии четырнадцать человек прыгнули в море и поплыли к берегу с оружием и бочонками воды. Один человек утонул, но остальные выбрались на сушу. Они застрелили, разделали и сварили несколько свежих тюленей, одну лошадь и одну дикую собаку. Пока пловцы помогали тащить мясо и воду к «Спидуэллу» на самодельном плоту, ветер начал усиливаться, и шаткая шхуна была вынуждена отойти от берега. Восемь человек остались позади.

Через 15 недель после отплытия с острова Уэджер, преодолев более 2000 миль, «Спидвелл» прибыл в устье реки Рио-Гранде в Бразилии. Шхуна была едва пригодна к плаванию, сломанная, как и её команда. Когда «Спидвелл» приблизился к берегу, рядом с ним проплыл дружественный корабль португальского флота, и на борт поднялись два чиновника. Они были ошеломлены живыми скелетами людей, которые сидели в отрытой лодке. «Мы настолько оголодали, — писал Джон Янг,  — что они смотрели на нас со смесью ужаса и сострадания». Из 81 одного человека остались всего 30.

кораблекрушение

Приблизительный путь «Спидвелла»

Балкли и большинство его товарищей по несчастью вернулись в Англию, в портовый город Спитхед, в Новый год 1743. Последний отрезок их долгого путешествия домой прошёл на борту корабля «Стерлинг Касл». Их пребывание в Бразилии прошло с осложнениями: боцман Джон Кинг — тот самый человек, который стрелял из пушки в хижину капитана Чипа на острове Уэджер -создал банду и необъяснимым образом терроризировал своих товарищей по несчастью. А пересечение Атлантики было мучительным из-за сильных штормов, один из которых едва не швырнул их судно на скалистый берег. Но вот, наконец, они здесь. Прошло больше двух лет с тех пор, как моряки покинули Англию на борту «Уэджера».

Лейтенант Бейнс первым поспешил в Адмиралтейство, чтобы доложить обо всём. В его рассказе не чувствовалось ни толики вины. В некоторых существенных деталях его пересказ противоречил показаниям Балкли и Камминса. Адмиралтейству излишнее внимание и возможный мятеж были ни к чему, поэтому их светлости отложили официальное судебное разбирательство до предполагаемого возвращения коммодора Энсона. Оставшиеся члены эскадры действительно вернулись в Англию примерно через год. Только 188 человек выжили из первоначальных 1854.

Как и предсказывал Энсон до того, как эскадра впервые вышла в море, большинство новобранцев погибли. Тем не менее, эскадра совершила кругосветное плавание и по пути захватила несколько ценных испанских трофеев, так что Энсона встретили как героя, с приёмом у короля Георга II, посвящением в рыцари и присвоением звания контр-адмирала. Теперь свежеиспечённому контр-адмиралу предстояло начать судебное разбирательство по поводу потери «Уэнджера». Но Энсон ловко обошёл неловкость, отказавшись отдать офицеров под трибунал в отсутствие их капитана, тем самым отложив расплату на неопределённый срок.

Затем Балкли стал командовать собственным кораблём — сорокапушечным капером, — где его храбрость и стойкость в борьбе с французами снискали ему известность в лондонских газетах. Он и Камминс опубликовали свои рассказы и дневниковые записи о кораблекрушении и последующих несчастьях. Хотя некоторые читатели пришли к выводу, что эти люди должны быть повешены как мятежники, бо́льшая часть публики рассматривала их спасение, как чудо. Офицеры покойного корабля «Уэджер» продолжили жить своей жизнью, миновав возможные последствия своих сомнительных действий на острове Уэджер. Точнее, до 26 марта 1746 года, когда в газетах по всей Британии стали появляться объявления:

«Вице-адмиралу Стюарту было приказано провести военный трибунал в Портсмуте для выяснения причин гибели корабля Его Величества. Лорды-комиссары Адмиралтейства настоящим приказывают офицерам, старшинам и фок-мачтерам «Уэджера» немедленно отправиться в Портсмут».

Описывая отплытие «Спидвелла» с острова Уэджер, корабельный Канонир Джон Балкли записал в своём дневнике, что уходящая группа трижды поприветствовала людей, оставшихся на берегу, и они ответили тем же. Это описание почти наверняка было вымыслом, так как капитан Чип и его небольшая группа потерпевших кораблекрушение были решительно возмущены данным обстоятельством. Однако их настроение улучшилось, когда баржа вернулась, расширив группу капитана Чипа до двадцати верных своему делу человек. Они немедленно начали приготовления к переоборудованию своих двух судов и снабжению их провизией для путешествия к острову Хлое (island of Chiloé) в 300 милях к северу. Там они наверняка попадут в плен к испанцам, но, по крайней мере, останутся живы.

Месяца через два они отплыли. Дождь не прекращался, и море, как обычно, вздымалось вдоль Патагонского берега, и всего через несколько часов после отплытия перегруженную баржу и ял залило водой. Чтобы избежать неминуемого потопления, отчаявшиеся люди выбросили за борт всю провизию. На какое-то время это спасло им жизнь, но через несколько дней отсутствие пищи стало невыносимым. Самое реальное, что хоть как-то можно было употребить в пищу – это обувь на ногах, сделанная вручную из сырой тюленьей кожи. Конечно, она совершенно несъедобна. Однако, пришлось её съесть. Пара судов ползла вдоль берега, время от времени соскребая со скал скудную пищу из моллюсков. Мужчины подстрелили несколько гусей и тюленей. Голодающие моряки баловали себя печенью тюленей, что опасно из-за концентрации витамина А. Последствия не замедлили себя ждать. «Мы были поражены сильнейшей болезнью, — писал мичман Байрон, — которая поразила нас так сильно, что у нас слезла кожа с головы до ног».

Однажды ночью, когда обе лодки стояли на якоре, ветер внезапно и бурно сместился с севера на юг. Ял перевернулся и затонул. Баржа была недостаточно большой, чтобы вместить всех оставшихся в живых, поэтому было принято решение оставить четырёх самых больных морских пехотинцев. Баржа продолжила путь, но из-за перемены ветра уже не могла двигаться на север. Ничего не оставалось, как вернуться в заброшенный лагерь на острове Уэджер. Неудавшаяся попытка стоила им всего — еды, припасов и двух месяцев времени. Через две недели и один день после возвращения на остров Уэджер прибыла группа туземцев, с удивлением обнаружив, что англичане вернулись. Один из них, вождь по имени Мартин, немного говорил по-испански, как и доктор Эллиот, и таким образом потерпевшие кораблекрушение смогли договориться о сделке: туземцы должны были сопроводить англичан в испанское поселение в обмен на баржу.

Двое мужчин умерли от голода вскоре после того, как группа возобновила попытку отправиться на север. Как капитан, Чип имел право на бо́льший паёк, который он взял, к большому неудовольствию остальных выживших. Разбив лагерь на пустынном острове, шестеро матросов отправились на барже в поисках пищи, но так и не вернулись. В отряде капитана Чипа осталось пять человек: лейтенант морской пехоты Гамильтон, хирург Эллиот, гардемарин Байрон, гардемарин Кэмпбелл и сам капитан Чип. Эллиот убедил вождя Мартина продолжать сопровождать их, несмотря на потерю баржи: взамен они отдадут ему последнее оставшееся огнестрельное оружие и обещают дополнительную компенсацию по прибытии в Чилоэ.

Этот новый маршрут требовал, чтобы люди гребли на каноэ по рекам, местами перетаскивая каноэ по суше. Голодающие англичане проводили бо́льшую часть времени, пробираясь по пояс в болотах, густо заросших древесной растительностью. У них не было обуви, и их изодранная одежда стала живой от паразитов (вероятно, вшей или блох). Время от времени им встречались деревни и группы туземцев, которые выражали самые разные эмоции — от сочувствия до отвращения и презрения. Хирург Эллиот умер от голода, лишив обе группы общения, выходящего за рамки простых жестов. Лейтенант морской пехоты Гамильтон отделился от остальных. Трое остались в отряде Чипа.

Из рассказа мичмана Байрона:

«Я не могу описать то жалкое состояние, до которого мы дошли. Наши тела так истощились, что мы почти не походили на людей. Ночи были холодные со снегом и градом. Лечь было не на что, кроме как на голый берег, чтобы чуть-чуть отдохнуть. Приходилось стягивать с себя те немногие лохмотья, которые были на мне, так как в них нельзя было заснуть ни на минуту из-за кишевших в них паразитов. Как только у меня появлялось время, я снимал с себя одежду и, положив её на большой валун, колотил по ней другим камнем, надеясь убить сразу несколько сотен гадов. Это была бесконечная работа. В десять раз хуже голода. Но мы были чисты по сравнению с капитаном Чипом, ибо я мог сравнить его тело только с муравейником, по которому ползали тысячи насекомых. Он уже отчаялся хоть как-то освободиться от этой му́ки, так как совершенно не помнил себя, не говоря уже о нас. Даже все имена забыл. Борода у него была длинная, как у отшельника».

потерпевшие кораблекрушение

Приблизительный путь, который прошла команда Чипа

Через четыре месяца после начала сухопутного путешествия с вождём Мартином, в самый разгар зимы, трое оставшихся англичан прибыли в деревню к югу от испанского города Кастро. Жители деревни сообщили об этом. Пока ждали вооружённый эскорт, развели большой костёр и накормили оголодавшую, изъеденную вредителями троицу бараниной, картофелем, яйцами и ячменной мукой.

Пребывание англичан у испанцев оказалось на удивление приятным. Они остановились в испанском городе Чакао на острове Чило в качестве гостей губернатора. Там их приютили, накормили и позволили свободно передвигаться, когда они оправились от пережитого испытания. Поисковая группа нашла лейтенанта Гамильтона, и он воссоединился со своими соотечественниками. Посредством нескольких транспортных средств, начиная с кораблей и кончая мулами, все четверо в конце концов были доставлены на фрегат, который направлялся во Францию, хотя по закону эти люди были пленниками Испании.

Спустя полгода фрегат отплыл во французский город Брест. Прибыв туда, англичане были вынуждены ещё несколько месяцев ждать разрешения вернуться домой в Англию по программе обмена пленными. Наконец, 5 февраля 1746 года испанский суд постановил, что четырём английским пленным будет разрешено вернуться домой. Чип, Гамильтон, Байрон и Кэмпбелл прибыли в Дувр через четыре года после того, как впервые отправились в путь с секретной эскадрильей коммодора Энсона. Первым делом капитан отправился к своему начальству в Лондон, чтобы доложить обо всём.

С возвращением капитана Чипа Адмиралтейство неохотно приступило к судебному разбирательству. Они опубликовали в газете объявление, предписывающее всем оставшимся в живых офицерам крейсера «Уэджера» предстать перед военным трибуналом. Послали за Балкли, Камминсом, Бэйнсом и Кингом. Прибыв по вызову в Спитхед, Бвлкли узнал, что разыскивавший его заместитель маршала обедает в ближайшей таверне. Балкли сам отправился туда и анонимно подошёл к заместителю маршала, вовлекая его в разговор о сплетнях дня: об офицерах с «Уэджера» и чудесном возвращении их капитана.

Балкли писал позже:

«Он считал, что нас следует повесить. На что я ответил: «Ради Бога, за что, за то, что не утонули? И неужели вернувшийся домой убийца станет обвинителем? Я внимательно изучил дневники и не могу представить себе, что они были виновны в пиратстве, мятеже или чем-то ещё, заслуживающим такое наказание!» На что заммаршала ответил: «Сэр, их вина перед капитаном несомненна, я и думаю, что канонира и плотника уж точно повесят, если не всех».

Тогда Балкли назвал себя и был должным образом арестован. Друзья Балкли взяли на себя смелость навестить капитана Чипа. «Господа, — сказал им капитан, — я ничего не могу сказать ни за, ни против этих негодяев до дня суда. Да и не в моей власти помешать казни».

В понедельник, 14 апреля 1746 года, заместитель судьи адвокат Аткинс вызвал Балкли для дачи показаний. Обвинения в мятеже казались доказанными, и Балкли, без сомнения,  был зачинщиком. Офицеров также могли обвинить в пиратстве и краже имущества короны, так как они присвоили баркас. Балкли вёл дневник, имел кучу юридических документов и конституцию «Спидвелла», но ни одна из этих корыстных записей не могла противостоять прямым, испепеляющим обвинениям капитана флота. Когда его вывели на допрос, Балкли попросил судью Аткинса описать все обвинения, выдвинутые против него капитаном Чипом. Этот военный трибунал, как сообщил ему судья Аткинс, преследовал лишь одну цель: расследовать пропажу крейсера Его Величества. Что бы ни случилось после кораблекрушения, это не имеет никакого отношения к происходящему. Никаких обвинений в мятеже или пиратстве предъявлено не было.

Намёки в исторических записях свидетельствуют о том, что контр-адмирал сэр Джордж Энсон убедил прокуроров сосредоточиться на потоплении и не принимать во внимание произошедшее потом. Адмиралтейство не возражало, понимая, что таким образом оно минует общественное возмущение, которое последовало бы, если бы они вменили тяжкие преступления офицерам «Уэджера», особенно популярному Джону Балкли. Капитан Чипа такой поворот устраивал, поскольку он означал, что убийство мичмана Коузенса будет забыто. В конечном счёте, только лейтенант Бейнс получил выговор за то, что в тот роковой день не заметил земли и не бросил якорь. Вскоре после этого Адмиралтейство внесло поправки в военный устав. Теперь люди на корабле Королевского флота оставались под командованием своего капитана в течение всего срока миссии, даже в случае кораблекрушения.

После суда многие офицеры с «Уэнджера» исчезли из поля зрения. Капитана Чипа, однако, повысили в должности, и он продолжил морскую карьеру, приняв на себя командование крейсером «Ларк». Что касается канонира Джона Балкли, то Королевский флот предложил восстановить его в звании офицера и предоставить ему в командование катер «Ройял Джордж». После осмотра судна тот отказался, придя к заключению, что оно находится в плохом состоянии и не годится к плаванию, — мрачная оценка, исходящая от штурмана «Спидвелла». Но его правота подтвердилась позже, когда «Ройял Джордж» затонул в Бискайском заливе, и никто не выжил. Балкли переехал в Америку и растворился.

Война за ухо Дженкинса формально закончилась вместе с войной за Австрийское наследство в 1748 году. После смерти Дэвида Чипа в 1752 году Джон Байрон с «Уэджера» написал свою собственную историю побега с острова вместе с капитаном. Книга стала бестселлером в своё время. Байрон построил выдающуюся военно-морскую карьеру, дослужившись до вице-адмирала. Один из его внуков вырос и стал знаменитым поэтом лордом Байроном, а одним из детей лорда Байрона была Ада Лавлейс, широко известная как первый программист в истории. Но это уже совсем другая история.

До сих пор пролив Дрейка остаётся мучительным участком даже для современных моторизованных морских судов. Но Антарктический коридор устарел в 1914 году после строительства Панамского канала всего в девяти градусах к северу от экватора. Проход Дрейка теперь в основном зарезервирован для летних путешествий опытных путешественников. В 2006 году Общество научных исследований провело экспедицию в поисках места, где «Уэджер» потерпел крушение у берегов Чили. Собрав сведения из рассказов от первых лиц, спутниковых снимков и местных историков, команда определила район, который соответствовал современным описаниям лагеря 1741 года на острове Уэджер. Несмотря на унылую погоду, исследователи изучили район и определили ориентиры, чтобы приблизиться к месту, где корабль сел на мель. Когда команда работала на мелководье, один из её членов ударился ногой обо что-то твёрдое. Команда с удивлением обнаружила пятиметровую секцию обработанных веками брёвен: последние уцелевшие фрагменты «Уэджера», все ещё покоящиеся среди скал после 265 лет. Однако местонахождение левого уха капитана Роберта Дженкинса остаётся неизвестным.

потерпевшие кораблекрушение

Автор Алёна Россомаха

 

Share

вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *